Родительский Комитет

НОВЫЕ ЗАДАЧИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ СИСТЕМЫ ЗАЩИТЫ ИНТЕРЕСОВ СЕМЬИ И РЕБЕНКА

Интервью с адвокатом Ларисой Октябристовной Павловой

— Лариса Октябристовна, очевидно, что дети нуждаются в защите со стороны закона, если они подвергаются насилию или, не имеют присмотра со стороны взрослых.

— Кто же их защитит лучше, чем это сделают сами родители?

— Однако существуют т.н.  неблагополучные семьи, где родители не занимаются детьми, бьют их, не обеспечивают им нормального питания и т.д.  Есть ли государственная система, которая бы осуществляла и контроль за несовершеннолетними, и их защиту для таких случаев?

— У нас на сегодняшний день уже существует и финансируется — правда, очевидно, недостаточно — система контроля за несовершеннолетними. Что входит в эту систему? Во-первых, органы опеки и попечительства. Органы опеки представлены почти в каждом муниципалитете — это, как правило, 3–4 женщины, пришедшие из структур МВД, которые подчиняются непосредственно руководителю муниципалитета и осуществляют всю государственную власть в отношении тех детей, которые живут или попали на их территорию. Им в работе помогает помощник прокурора, который надзирает за делами несовершеннолетних и подает подготовленные этими органами иски.

Проблема в том, что работа этой системы сильно формализована, и по существу она не занимается тем, чем должна заниматься.

— Чем же занимается эта система?

— К сожалению, на сегодняшний день, эта система превратилась в своего рода конвейер по лишению родительских прав. Что делают эти люди и чем отчитываются в своей работе? Они выезжают в семью, где по их информации родители пьют, ребенок без призора бегает по улице, а соседи названивают в милицию. После своего первого посещения они составляют акт, высылают повестку родителям, ставят в известность органы милиции по месту жительство, инспекцию по делам несовершеннолетних. Родителей, которые вызываются на комиссию, эти же люди спрашивают: «Петров, почему ты пьешь? Лишим тебя родительских прав». Затем составляется акт, что дело рассмотрено на комиссии и вынесено предупреждение. Через месяц — снова выезд в семью и, как следствие, лишение родительских прав. Подается иск в суд об ограничении родительских прав или иск в суд о лишении родительских прав.

В результате ребенок изымается из семьи и помещается сначала в больницу, иногда даже психиатрическую, а затем в детский дом.

Вот такими методами действуют сегодняшние органы опеки и попечительства. Хотя они должны в первую очередь отслеживать нарушение прав ребенка в семье и защищать ребенка.

— Выполняют ли эти учреждения — больницы, детские дома — реабилитационные функции в отношении детей?

— О серьезной реабилитации в данном случае вряд ли можно говорить? В больнице в результате обследования у детей, как правило, находят педикулез и ставят им стандартный диагноз — «социальная и педагогическая запущенность».

— Т.е.  можно ли сказать, что органы опеки и попечительства работают бесконтрольно, не ведут полноценной работы с семьями, в которых дети страдают от произвола или, наоборот, невнимания родителей, и не ориентированы на сохранение семьи в своей работе?

— Да, когда деятельность органов опеки и попечительства оказывается бесконтрольной и при этом не сориентирована на сохранение семьи, это может приводить к очень печальным последствиям. Приведу конкретный случай из моей практики, по которому я в настоящее время веду одно, очень тяжелое уголовное дело.

ИСТОРИЯ ОДНОЙ СЕМЬИ В РАМКАХ УГОЛОВНОГО ДЕЛА

Сначала была семья

События таковы. Более 10 лет жила семья: жена Ольга, муж Андрей и дети. Правда, в семье не были оформлены брачные отношения, т.к.  помимо возможных личных причин, у родителей были большие проблемы с регистрацией. Хотя оба они коренные москвичи. Ольга, в 14 лет потеряв мать и квартиру, которая была продана, осталась без жилья и жила в дальнейшем в основном у родственников. Отец ушел к другой женщине, которая не занималась ее воспитанием. Андрей же в свое время по каким-то причинам продал свое жилье. В 17 лет Ольга вступила в брачные отношения с Андреем, и они более или менее благополучно прожили вместе 10 лет, родили и воспитали 3-х детей. Жили то у родственников, то у знакомых, то снимали дачу за городом, то какие-то дешевые комнаты в «убитых» квартирах. Старшей девочке было на момент тех событий, о которых я рассказываю, было 8 лет, младшим детям — 4 и 2 года, причем дети имели свидетельства о рождении и даже страховой полис, с которым они ходили в поликлинику.

Стоит отметить, что Ольга ни наркоманка, ни алкоголичка, из вредных привычек у нее, пожалуй, только одна — курит. Хотя Ольга росла, может быть, не в самой удачной семье, но она все-таки ее имела и стремилась создать свою семью. Всех своих детей она выкормила грудью, что само по себе хорошо говорит о ней, как о матери. Андрей в свое время отслужил в армии, работал в основном на подсобных работах (где не требуют регистрацию в паспорте). Особенных вредных привычек и у него не было. Бывало, выпивал, но нечасто.

Проблемы с регистрацией у Ольги были, т.к.  она не имела паспорта. На момент его получения у нее не было жилья, соответственно и прописки, и получать паспорт ей было попросту негде. Муж после продажи своего жилья также не был нигде прописан.

И случилось так, что, когда Ольга устроилась работать в одну риэлтерскую фирму и стала получать неплохую зарплату, ей предложили вселиться по договору безвозмездного пользования в комнату в коммунальной квартире на Пятницкой улице. К несчастью между собственниками этой большой 6-комнатной квартиры существовали свои проблемы, поскольку предположительно эту квартиру хотели продать. И хозяин комнаты, заселив туда семью, тем самым зафиксировал свои права, чтобы как-то влиять на переговоры по ее продаже. Но не успела семья въехать в эту квартиру, как к ним пришла некая соседка, работница одной из прокуратур г. Москвы, и сообщила, что в комнате жить никто не будет, а квартира будет свободной. Выслушав эту соседку, Ольга и Андрей не придали этому особого значения. Однако уже через неделю в отсутствие матери (а Андрей не зарегистрирован как отец детей) в квартиру явились представители органов милиции, прокуратуры, опеки и попечительства и составили акт обследования квартиры. Почему они появились, не совсем понятно — то ли был чей-то звонок, то ли кто-то сказал, что дети находились в подъезде. В акте обследования было указано, во-первых, что в квартире антисанитарные условия (хотя квартира коммунальная, и новые жильцы за ее состояние не отвечают). Во-вторых, было отмечено, что у детей нет игрушек (хотя у новой семьи еще не было ни штор, ни нормальной мебели, поскольку жили бедно, да и в квартире находятся всего несколько дней). Вопросы опеки вызвал и тот факт, что дети находятся в квартире с отцом, что едят пельмени, а в холодильнике отсутствуют овощи и фрукты. Дело в том, что в этой семье есть определенный порядок: все едят на ужин то, что принесет вечером мама, в т.ч.  овощи и фрукты. Но органы опеки этого не увидели, т.к.  к вечеру уже ушли. После составления этого акта мать вызывается на комиссию, является туда, рассказывает о своих проблемах. О том, что ей сейчас хорошо платят, и они с мужем решили, что сидеть с детьми будет отец. Что в субботу и воскресенье, когда Ольга дома, уже муж уходит из дома на подработку. Ольга объясняет на комиссии также, что у нее нет паспорта. На комиссии ей выносят замечание и уведомляют, что, если она не предпримет мер к ремонту квартиры и исправлению такой «ужасной», с точки зрения опеки, ситуации с детьми, то будет поставлен вопрос о ее материнских правах.

Усугубил ситуацию и тот факт, что девочка 8 лет в школу пошла только в декабре того года, когда происходили эти события, а до этого не ходила.

Детей забрать…

После беседы в опеке Ольге предложили принести все документы на детей, чтобы их на месяц смогли определить в санаторий — как ей сказали — в качестве помощи этой семье. Доверившись, она принесла документы.

И тут появляется распоряжение муниципалитета об отобрании детей, в соответствии с теми актами, где говорится, что квартира в плохом состоянии, а дети неправильно питаются, не имеют игрушек, не ходят в школу и детский сад. Ольга находится на работе в тот момент, когда ей звонит муж и сообщает, что у них забрали детей. Она мчится в муниципалитет, спрашивает, где дети, а ей говорят, что с ней теперь будут общаться только через суд.

Детей помещают в больницу, не сообщая матери в какую, затем в детский дом и в патронатную семью. Только через полтора месяца мать смогла их вновь увидеть. В суд поступает иск о лишении ее родительских прав, (потом, правда, иск переделывается и ставится вопрос об ограничении родительских прав). Ольга с Андреем начинают бросаться во все органы, находят такую организацию — «Солнечный круг», где бесплатно (денег у них нет) юристы помогают возбудить дело о признании незаконным решения муниципалитета об отобрании у них детей. И суд выносит решение о том, что детей у них отняли незаконно, но при этом уже проходит месяц, второй, четвертый… Попутно в суде выясняется, что девочка все-таки начинала учиться в школе, что игрушки в квартире были (они даже видны на фотографиях, приложенных к акту) — т.е.  первоначальный акт содержал грубые ошибки. Непонятным оказалось, почему вообще в эту семью пришли органы опеки, а детей не отправили в санаторий, как обещали. Так дело получило огласку, была показана телепередача, с приглашением общественных организаций, священников, психологов. Неблаговидная роль органов опеки и прокуратуры стала очевидной для широкой публики, и детей должны были отдать родителям по решению суда в течение нескольких дней.

Однако, когда родители явились в детский дом и попросили вернуть им детей, им ответили, что пока еще не получено соответствующее распоряжение, и они вернулись домой.

Отца — посадить

Тем же вечером Андрея, отца детей… арестовали по обвинению в изнасиловании дочери и заключили под стражу. Основанием для ареста стало заявление патронатного воспитателя, в семью которой были помещены трое детей по договору с детским домом. Эта женщина написала директору детского дома записку (накануне того дня, когда родителям должны были вернуть детей), где сообщалось, что девочка в доверительной беседе рассказала ей, как отец ее многократно насиловал. Директор детского дома с документом пошел в прокуратуру, после этого сразу же последовал арест отца девочки по обвинению в изнасиловании и иных сексуальных действиях насильственного характера в отношении ребенка.

В ходе начавшегося следствие проводилась судебно-медицинская экспертиза, которая показала, что следов изнасилования ни в простой, ни в извращенной форме у девочки нет. Допрос девочки проводился с видеозаписью, которая склеена из отдельных кусков. На ней видно, что перед девочкой сидит множество взрослых, вопросы задает психолог детского дома, протокол допроса осуществляет та самая женщина-прокурор, которая вела иск о лишении матери родительских прав и который уже признан незаконным. Иначе говоря, лиц, проводящих допрос, нельзя считать объективными — это люди заинтересованные. При этом ребенок дает показания, которые в целом отличаются от того, что вменено в вину отцу (что он насиловал девочку столько-то раз, при таких-то обстоятельствах и т.д.).

Поскольку в настоящее время имеют место множество случаев оговоров детьми родителей, в ходе следствия проводится также психологическая экспертиза ребенка в институте Сербского, которая устанавливает, в частности, что девочка не понимает фактического смысла тех действий, о которых говорит (изнасилование, сексуальное насилие), что она склонна к фантазированию. Сам же обвиняемый говорит о том, что дело сфальсифицировано, что он заботливый отец и любит свою дочку. И все это заставляет задуматься.

Мать — лишить права видеться с детьми

Пока велось следствие, прокуратура в нарушение всех законов принимает решение о том, чтобы лишить мать (!) свидания со всеми детьми. Поскольку, по мнению прокуратуры, мать может повлиять на показания дочери в пользу отца. И тут же принимается иск о лишении ее родительских прав, причем по тем же основаниям, по которым отбирались дети в первый раз.

Возникает вопрос: имеет ли мать право поговорить со своими детьми и выяснить, что же было на самом деле? — Безусловно, имеет. Причем она сама заявила, что если она выяснит, что что-то было на самом деле, она будет обвинять и посадит своего мужа. Но никаких поводов обвинять мужа у нее нет — напротив, она почти уверена, что девочка оговаривает отца.

Итак, хотя мать является законным представителем интересов ребенка, прокуратура устраняет ее, запрещает видеться со всеми детьми, а в качестве законного представителя привлекается социальный педагог, который принимал участие в возбуждении этого уголовного дела, что, кстати сказать, запрещено по закону.

Что могла бы сделать Ольга, мать троих детей? Она сказала в суде, что если бы ей только дали переговорить со своей дочерью (перед или после ареста мужа), то она бы четко знала, было что-то на самом деле или ничего не было. Когда она спрашивала всех этих психологов, педагогов, экспертов: было что-то или нет, — то все специалисты говорили, что они ничего не заметили. Только одна женщина — патронатный воспитатель сообщила ей, что девочка ей рассказывала о насилии со стороны отца. Но как характеризуют эту женщину — как сильную, властную, авторитарную… — в то время как ребенок, по оценкам экспертов, чрезмерно зависим от взрослых.

Что происходит, когда ребенок лишается защиты семьи?

Итак, фактически девочка оказалась одна на один с чужими взрослыми людьми, которые с самого начала этого дела, под видом защиты ее прав, нарушили все эти права. Во-первых, право воспитываться в своей собственной семье (ведь суд уже установил, что изъятие ее из семьи было незаконным, а все обвинения — что она не учится в школе, что дома антисанитарная установка и т.д.  — выдумки). Во-вторых, право на общение с родителями — девочка оказалась лишена общения не только с отцом, который в данной ситуации стал обвиняемым, но и с матерью. Т.е.  она оказалась лишена защиты со стороны своей матери.

Еще важный момент: когда девочка была изъята из семьи и прошла многочисленные обследования, в т.ч.  у гинеколога, ей был поставлен диагноз — здорова. Т.е.  в первое время у нее не было обнаружено никаких нарушений и заболеваний. Однако уже после того, как ее забрали в детский дом, медиками ей ставится диагноз — вульвит (воспаление половых органов). Причин этого заболевания несколько — стафиллокок, контакты с больными гонореей и др. Возникает вопрос: не в период ли нахождения в детском доме и патронатной семье, контактируя с больными людьми, девочка получила заболевание, и насколько можно считать нормальным положение в этой патронатной семье? Плюс к тому, у ребенка диагностируется больное сердце и больной желудок — и все это за год нахождения в патронатной семье. Т.е.  2 хронических заболевания плюс одно гинекологическое. При этом органы опеки даже не попытались разобраться, что же происходит в этой патронатной семье.

Наконец, очевидно, что ребенок получает мощную психологическую травму. Девочка неоднократно допрашивается и психологически травмируется в процессе подобных действий. Находясь во власти патронатного воспитателя и подвергаясь давлению с его стороны, она уже понимает, что эти новые люди фактически являются ее хозяевами. Все было построено таким образом, чтобы девочка забыла свою семью и переориентировалась в новой ситуации.

Что решил суд?

Хотя по окончании следствия изнасилование было исключено из обвинения, в нем остались эпизоды насильственных сексуальных действий отца по отношению к дочери. Тем не менее, экспертиза не подтвердила, что и эти действия имели место. Да и ребенок в ходе вопросов к нему в суде не давал показаний о непосредственных эпизодах насилия. Суд в Замоскворецком суде велся с грубыми нарушениями норм уголовно-процессуального законодательства. Так, когда защитой было заявлено ходатайство, что интересы ребенка должен представлять родной человек (чтобы он мог нормально задать вопросы, успокоить ребенка), это ходатайство было отклонено. Допрос потерпевшей стал настоящей экзекуцией. Например, психолог детского дома (хотя по закону не имел права участвовать в процессе) задавал такие наводящие вопросы: «Скажи, а что такое — целоваться взасос? Скажи, а папа тебя трогал сюда или сюда?» И когда он показал на область промежности, а девочка, кивнув, уткнулась головой в стол, суд потребовал записать, что ребенок подтвердил факт насильственного сексуального действия.

Допрос матери проводился в отсутствии ребенка. Она сообщила, что дочь может оговорить отца. На вопрос суда, в каком случае девочка может дать ложные показания, мать ответила: например, если ей пообещать велосипед или шоколадку — и такие случаи у них в семье бывали.

Интересно, что вопрос адвоката ребенку, помнит ли она своих родных маму и папу, суд отклонил и запретил задавать подобные вопросы. А прокурор и представители детского дома заявили, что такими вопросами (упоминание о родной матери) нарушаются интересы ребенка, т.е.  оказывается давление на него. Кроме того, на адвоката была направлена жалоба в адвокатскую палату, что он довел ребенка до слез. Дело было в том, что на вопрос адвоката, может ли она вспомнить, что она рассказывала патронатному воспитателю, девочка сказала, что не может об этом рассказать, потому что боится. И когда адвокат заметил, что девочка может не бояться, т.к.  суд ее защитит, она начала плакать. После этого адвокату сделали замечание и предупредили, что его удалят из зала. Характерно, что ни суд, ни прокурора, ни органы опеки не заинтересовало, что же на самом деле говорил ребенок, и никто из них не задал этот вопрос на суде.

И при таких обстоятельствах суд вообще удалил подсудимого — отца девочки — из зала, и весь процесс проходил в его отсутствие. Т.е.  обвиняемый не имел возможности задавать вопросы ни экспертам, ни дочери. Также и мать не имела контактов со своим мужем и не была допущена к участию в деле.

В результате суд выносит решение — 13 лет лишения свободы для отца девочки.

Слово — экспертам

Интересны результаты освидетельствования, которое ребенок (во время ведения следственных действий против отца) проходил в государственном учреждении — центре «Озон», занимающемся психологической помощью детям, пострадавшим от сексуального насилия. Из индивидуальной карты ребенка видно, что ребенок (с апреля по август, пока велось следствие) посещал психологов этого центра, перед которыми со стороны детского дома была поставлена задача — определить, имеются ли у ребенка признаки сексуального насилия. И если имеются, то провести реабилитацию. Психологи и педагоги этого центра проводили тестирование девочки, беседовали и с патронатной матерью, и с родной матерью, и три раза (в мае, июне и августе) выносили один и тот же вердикт: у девочки отсутствуют признаки сексуального насилия. Мало того, беседуя с психологами и педагогами центра, девочка говорила им, что она любит папу и маму, что готовить ее научил папа, что он ее катал на ноге, водил в театр и т.д.  Ни слова не было о том, что он ее насиловал и совершал с ней какие-то насильственные действия. Важно также, что эти психологи и педагоги подтвердили, что девочка чрезмерно зависит от взрослых. Однако детский дом результаты этих обследований не представил в прокуратуру. А суд и прокуратура не хотели приобщать эти бумаги к делу, и потребовались огромные усилия адвокатов и переписывание этих документов, чтобы они все-таки были приобщены к материалам дела.

Дополнительно в суд были приглашены эксперты из института Сербского — психологи с 15-летним стажем, чтобы узнать их мнение об этой девочке. По результатам бесед с девочкой, эксперт отметила, что она практически уверена в том, что девочка оговаривает отца (это довольно типичное явление) и склонна к фантазированию (такое также случается в отношении родителей). Однако суд объявил, что не доверяет этому эксперту (которого сам же и пригласил), и нужна новая экспертиза. Новая экспертиза проводилась в детской психиатрической клинике, причем сопровождала девочку на экспертизу ее патронатная мать. Новая экспертиза уже показывала другое: девочка не склонна к фантазированию, какие-то действия с ней отец совершал, но, как и в предыдущих случаях, утверждалось, что ребенок чрезмерно зависим от взрослых. В чем это выражается? Результаты экспертизы показали, что, если девочку спрашивают, любит ли она кашу, она отвечает: да, люблю кашу. Если же ее снова спрашивают: а может быть, ты не любишь кашу; то она может сказать: да, я не люблю кашу. Т.е.  она копировала вопрос, чтобы угодить взрослому.

Одна семья разрушена — кто следующие…

Не говоря о том, виновен отец или нет, а также что это решение суда может быть отменено, посмотрим, что происходило дальше в отношениях матери и детей. Когда мать попыталась восстановить дело о лишении ее родительских прав и вернуть себе детей, оказалось, что это дело в Замоскворецком суде потеряно (!). А когда мать пришла на первое свидание с детьми, младшие дети ее просто не узнали, т.к.  полтора года ее не видели. Старшая дочь держалась натянуто и боялась ей что-то сказать. При этом матери сказали, что она не имеет права задавать лишних вопросов.

Итак, семья оказалась практически разрушенной, а органы опеки, прокуратура, суд, детский дом сделали все, чтобы дети забыли свою родную мать. И теперь мать просто не знает, как ей вернуть своих детей. Вот великая сила суда.

Почему же происходит такое нарушение родительских прав, почему мать так активно выталкивается из дел, связанных с ее детьми, почему с ней не работают. Может быть, виной чей-то интерес к той самой квартире, в которую они в свое время поселились? Может быть, детей кто-то хочет усыновить? И все это происходит в одном и том же суде, и та же прокуратура этим занимается, и те же органы опеки дают показания по всем делам.

Понятно, что все эти органы друг с другом работают уже долгое время. Пусть даже там работают замечательные люди, но они постоянно сталкиваются друг с другом на почве своей профессиональной деятельности, постоянно друг с другом контактируют — получается своего рода работа «над одним проектом», определенная связка. И нельзя в этой связке исключить злоупотреблений. Рассматриваемый случай показывает, сколько было нарушений закона, причем со стороны тех органов, которые должны стоять на его страже.

— После этого рассказа как вы считаете, следует ли изымать ребенка из семьи?

— Становится очевидным, что только семья, любя этого ребенка, зная его сильные и слабые качества, может защитить его интересы. Изымать ребенка из семьи возможно только в случае вопиющих нарушений его прав и насилия со стороны взрослых. Когда есть реальная опасность для его жизни, для его здоровья. А у нас, к сожалению, органы юстиции выбирают наиболее простой путь — лишение родительских прав. И отсюда у нас в стране плодятся тысячи сирот.

— Что необходимо для перестройки работы системы органов опеки и попечительства?

— Систему, конечно, нужно перестраивать. Во-первых, нужно переориентирование идеологии работы этих органов (прокуратуры, опеки и попечительства, милиции) и их отчетности, — на максимальное сохранение семейных отношений в кровной семье. Это предусматривает определенную программу работы с семьей. Конечно, у этой системы должно быть нормальное государственное финансирование, реально работающие государственные центры, которые должны профессионально заниматься этими семьями — силами психологов, педагогов, юристов. Необходимо длительное время вникать в жизнь каждой неблагополучной семьи, работать и с родителями, и с детьми. Т.е.  это должны быть такие комплексные центры по защите семьи, и интересов ребенка в рамках этой семьи. И только когда нет возможности сохранить семью, тогда может решаться вопрос об изъятии ребенка из семьи.

— Можно ли решить настоящую проблему средствами, которые предлагает ювенальная юстиция, т.е.  выделяя интересы ребенка из состава интересов семьи?

— Если защитники ювенальной юстиции говорят о том, что следует заниматься прежде всего детьми, что нужно защищать ребенка, то спросим: от кого? От родителей, от общества? Защищая преимущественно права ребенка, выделяя его интересы из состава интересов семьи, мы неизбежно стимулируем разделение в семье, отдавая преимущество защиты детям по сравнению с родителями.

— В таком случае можно ли говорить о том, что ребенок является самостоятельной личностью, как утверждают сторонники ювенальной юстиции?

— Хотя идеология ювенальной юстиции предполагает ориентацию ребенка на то, что он полностью самостоятельная личность, но, в соответствии с конвенцией ООН, до 18 лет он все еще ребенок и, в силу своего умственного и физического развития, нуждается в специальной опеке. И сам этот факт говорит о том, что противопоставление интересов ребенка интересам семьи — в соответствии с идеологией ювенальной юстиции — недопустимо. Внутренний изъян такого подхода — разделение семьи, который неизбежно приведет к необоснованному вмешательству в семейные дела. Станет возможным, что семья будет поставлена под контроль. На словах — для соблюдения интересов ребенка, а на деле — под жесткую диктатуру этих интересов. Фактически ребенок сможет потребовать у суда установить над родителями контроль. Т.е.  ребенок может стать таким маленьким монстром, который, получив определенные права, будет устанавливать порядок жизни в семье.

— Как, по вашему мнению, к этому отнесутся родители?

— Если оказать такое давление на семью, в России люди вообще могут перестать вступать в браки. Поэтому и сама ювенальная юстиция является своего рода бомбой замедленного действия. А нам нужно, как считает наш Президент, семью поддерживать. Кстати сказать, сейчас уже есть проекты, например, в Перми, которые ставят задачей максимальное сохранение для ребенка кровной семьи.

— Однако сторонники ювенальной юстиции убеждены, что именно ювенальный суд должен и лучшим образом может отстаивать права несовершеннолетних.

— Посмотрите на проблему с другой стороны. Предположим, ребенок пожаловался в ювенальный суд на своих родителей, что ему не дают деньги на сникерс в школьной столовой. Ювенальный суд решит, что родители должны выдавать ребенку по 20 рублей в день на сникерс. Но где гарантии, что тот не потратит их на бутылку пива? Ведь ни суд, ни ограниченные в своем праве самостоятельно воспитывать собственного ребенка родители не смогут это проконтролировать.

— Каковы, на ваш взгляд, главные причины сегодняшних проблем с несовершеннолетними?

— Большинство проблем с несовершеннолетними, очевидно, рождаются из проблем в их семьях и обществе. Часто семьи просто распадаются, а общество больно в целом: много одиноких, нездоровых людей, много людей с психическими и поведенческими отклонениями, многие злоупотребляют алкоголем, наркотиками. Характерно, что многие родители сегодня вообще не понимают, как воспитывать ребенка.

— Как же их научить правильно воспитывать детей? И могут ли это сделать органы опеки и попечительства?

— Нам нужны специалисты для работы с семьей. Еще раз скажу — перед системой нужно ставить новые задачи, главную из которых можно сформулировать так: нужно защищать семью в целом и ребенка в рамках его семьи, кроме того нужны схемы и наработке по реабилитации проблемных семей. Однако эта задача органами опеки и попечительства на сегодняшний день не решается. И путем простой реорганизации этих служб тоже ничего не решишь. Необходима более широкая служба органов опеки и попечительства, наличие в ней различных групп специалистов, которые бы занимались не просто ребенком, а семьей в целом.